Главный натюрморт Караваджо

Микеланджело Меризи да Караваджо мало походил на «юношу бледного, со взором горящим», которого интересует только искусство и высокие материи. Буйный характер, регулярные скандалы и дуэли, в том числе и из-за женщин, – одним словом, человек жил яркой и очень насыщенной жизнью, умудрившись при всем при этом оставить очень значительное наследие и создать особую живописную манеру, у которой было впоследствии множество подражателей и которая стала одной из основ маньеризма. 

Караваджо родился в 1573 году, как раз под конец эпохи Высокого возрождения, когда создавали свои шедевры титаны возрождения, знаменитая троица: Леонардо да Винчи, Микеланджело Буонаротти и Рафаэль Санти. Пик их деятельности пришелся на промежуток с 1500 по 1564 (год смерти Микеланджело), а основным центром стал Рим, куда папа Юлий II приглашал лучших художников, скульпторов и архитекторов, создавших Риму славу новых Афин эпохи классики. Вечный город стал обязательным этапом для каждого живописца, он был и школой, и воплощенной энциклопедией искусства. Естественно, что именно сюда направился семнадцатилетний Караваджо после обучения азам живописи в Милане. Первое время он, как и многие провинциалы, приехавшие в столицу на заработки и учебу, не имел регулярного источника дохода, недолго проработал в мастерской Джузеппе Чезари — любимого художника папы Климента VIII (впрочем, ушел он не в последнюю очередь от нежелания быть у кого-то в подмастерьях), а кроме того, не понаслышке узнал жизнь улиц, харчевен и ночлежек. Этот опыт, который очень удачно сочетался с личным темпераментом художника, со временем нашел отражение в сюжетах его картин. Благодаря счастливому случаю, период скитаний долго не продлился: человек, занимавшийся продажей картин Караваджо, показал их кардиналу Франческо дель Монте. Картины понравились, художник  обрел могущественного покровителя и источник дохода: сам кардинал и его знакомые буквально засыпали Караваджо заказами.

Как раз к таким заказным картинам относится целая серия портретов и небольших жанровых сцен, объединенных одним: главные действующие лица – это красивые полуобнаженные юноши. Чтобы несколько замаскировать откровенную чувственность своих моделей, художник окружает их самыми разнообразными атрибутами – бокалами и графинами с вином и пиршественными венками («Вакх»), музыкальными инструментами («Лютнист», «Музыканты») - всё это позволяло трактовать картины как жанровые сцены, а не просто портреты привлекательных юношей, которых, по всей видимости, Караваджо находил среди своих уличных знакомых.

Юноша с корзиной фруктов (1539)
Галерея Боргезе, Рим.

Из всей этой серии меньше всего нарочитости в «Юноше с корзиной фруктов» (1593 г.): на ней изображен мальчик лет шестнадцати, держащий корзину с горой фруктов. Что может быть естественнее сочетания юной красоты и свежести модели и свежести фруктов? Первое очень часто уподобляется, сравнивается со вторым и в живописи (сцены в садах, на фруктовых рынках), и в литературе: кожа как персик, губы как земляника, щеки как яблоки… Только вот объектом восхищения и таких цветистых сравнений всегда выступала женщина. Караваджо же изобразил юношу, своего друга, помощника и модель — Марио Миннити, художника из Сиракуз, с которым он, вероятно, познакомился в мастерской Джузеппе Чезаре. Сложно сказать, чьи пристрастия отражены в этой картине больше: кардинала дель Монте, самого Караваджо или их обоих, – главное, что художник любуется своей моделью и делает все, чтобы и зритель тоже восхищался ею.

Несмотря на то, что картина относится к числу ранних, в ней есть все главные черты творчества Караваджо, то, что делало его непохожим ни на кого другого. Во-первых, это глубоко реалистическая трактовка традиционных сюжетов и образов. И раньше художники рисовали Евангельские или исторические сюжеты в современной им обстановке, но при этом при изображении, например, обнаженного тела, художники обобщали фигуру, тон кожи, получалось просто некий, пусть и очень красивый, человек. Выглядело это все очень верно: анатомические штудии были уже довольно обычной практикой, но не было в этих образах конкретности, осязаемости. Караваджо же действовал так: если у модели, с которой он рисовал, скажем, апостола, были грубые пальцы, вздувшиеся вены на руках и мускулатура, мало напоминающая античных атлетов, то точно так же все и будет на картине, и если у юноши с красивым и даже несколько женственным лицом были крепкие плечи простолюдина, которому часто приходилось таскать тяжести, то и он будет изображен именно таким. Эта особенность, впрочем, лишь добавляет чувственности и пикантности: зрителю предлагается не некий отвлеченный идеал, а обычный юноша, один из множества обитателей рынков и улиц.

Вторая особенность — скрупулезность Караваджо в изображении предметов, окружающих героев его картин. Говорили, будто он заявлял, что на изображение вазы цветов он тратит не меньше сил и времени, чем на человека. Если начать внимательно рассматривать корзину с фруктами, которую держит в руках юноша, то в это легко поверить. Каждый плод, каждый лист изображен так, как будто на картине больше ничего нет: все фрукты, лежащие в корзине, прекрасно видны:  персики, три вида винограда, разломанный гранат, инжир с лопнувшей кожурой, несколько яблок (одно чуть побитое). Композиция обрамлена листьями, на которых виднеются царапины, дырки, вероятно, проеденные гусеницами, а один из виноградных листьев вообще завял. Легко предположить, что фрукты, лежащие в этой корзине были еще утром куплены на ближайшем рынке, часть из них уже съедена (вот откуда порезанный гранат), а остальные будут съедены после завершения сеанса позирования.

Корзина с фруктами (1597)
Пинакотека Аброзианской библиотеки, Милан.

Наконец, третья специфическая черта стиля Караваджо — это знаменитый «подвальный» свет. Свет — действующее лицо, а не просто поток лучей, исходящих из конкретного, определенного источника и распространяющихся по определенным законам. Из общего темного и нейтрального пространства свет подчеркивает основное, обращает внимание зрителя на самое главное в картине: лицо, изгибы шеи и плеча юноши, драпировку рубашки и корзину фруктов. Эта корзина, вероятно, самый крупный и главный натюрморт Караваджо просто-напросто потому, что больше «чистых» натюрмортов он практически не рисовал. Исключение — «Корзина фруктов» (ок. 1597 г.), написанная спустя четыре года после «Мальчика с корзиной фруктов». У обеих корзин много общего: похожий набор фруктов, похожая компоновка (фрукты в окружении  листьев).  Но в этом единственном своем натюрморте Караваджо отказался от резкого, освещения и яркого колорита, «Корзина», благодаря своему мягкому коричневатому колориту, кажется скорее фреской, чем живописным полотном. Необычен и строго фронтальный ракурс: корзина как будто находится ровно на уровне глаз зрителя. Других натюрмортов Караваджо до нас не дошло, они присутствуют только как вспомогательный элемент на картинах «большого жанра», например на «Ужине в Эммаусе» (1601—1602, деталь). Скорее всего, это связано с тем, что натюрморт, согласно иерархии, предложенной Леоном Альберти еще в эпоху Высокого Возрождения, стоял после религиозного, мифологического, исторического и портретного жанра, то есть в самом конце списка.

Ужин в Эммаусе (деталь) (1601-1602)
Национальная галерея, Лондон.

Основную часть творчества Караваджо, в полном соответствии с этой иерархией, составляли картины больших сюжетов: сцены из Евангелия и из житий святых. По заказу того самого кардинала дель Монте Караваджо пишет серию картин, посвященных жизни св. Матфея для часовни Контарелли. Эта серия сделала юного (ему не было и тридцати лет) Караваджо первым живописцем Рима. На него сыплются многочисленные заказы, но внезапно все заканчивается. Убив своего соперника во время поединка, он вынужден был покинуть Рим. Сначала он отправился в Неаполь, затем перебрался на Мальту, где в очередной раз угодил в тюрьму, откуда сбежал и некоторое время скитался по Италии, продолжая писать масштабные полотна на евангельские сюжеты. За год до своей смерти, в 1609 году, он вернулся в Неаполь и начал ожидать прощения и разрешения вернуться обратно в Рим. Получив, наконец, разрешение вернуться, он сел на корабль, но до Рима так и не добрался — умер в дороге.

Живописная манера Караваджо, вызывавшая много споров при жизни (к примеру, «Успение Марии» (1606) было отвергнуто заказчиком как раз за излишний натурализм, в передаче момента перехода Девы Марии к жизни небесной) нашла множество поклонников после смерти мастера. Натурализм Караваджо в сочетании с выразительным светом очень хорошо подходил для изображения мученичеств и экстаза (два излюбленных сюжета эпохи барокко). Именно так испанец Хусепе Рибера рисовал апостолов, святых и героев античной мифологии. Француз Жорж де ла Тур перенял у Караваджо пристрастие к игре света, и нарисовал целую серию картин, где единственный источник света в темном помещении – горящая свеча. Эхо влияния Караваджо прослеживается даже в работах Рембрандта и Веласкеса, но только в «Мальчике с корзиной фруктов» его неповторимый стиль воплотился во всей полноте, с мерой и гармонией, которую можно найти только в картинах эпохи Высокого Возрождения.

Статья была написана в рамках проекта «Дело вкуса» (http://delovkusa.blog.ru) и впервые опубликована 19 июля 2008.